В беседе с настоятелем московского подворья Оптиной Пустыни архимандритом Мелхиседеком (Артюхиным) мы касаемся лишь вершины этого айсберга: говорим о вызывающем наибольшее непонимание, но самом главном, монашеском обете — послушания. Также говорим о том, можно ли ошибиться, уйдя из мира, об «эгоизме» монахов и родительском благословении на иноческий путь. И, конечно, о том, как и почему люди избирают узкий путь монашества.

В монахи – из благодарности Богу

— Отец Мелхиседек, одно из самых распространенных предубеждений о монашестве: в монастырь уходят те, кому не удалось реализовать себя в обычной жизни. Сколько в этом правды?

— Когда меня спрашивают люди светские, особенно молодежь: «Как Вы пришли к монашеству?», и я им рассказываю следующую шутку: «У меня была несчастная любовь, я шел по улице, на меня свалился кирпич, а в больницу приехали монахи из Троице-Сергиевой Лавры, тайным образом меня вывезли и в бессознательном состоянии постригли в монахи. Когда я очнулся, то понял, что это вроде бы неплохо».

Я отшучиваюсь, потому что все-таки для светского сознания это невместимо. Отсюда, из этой невместимости, и возникают мифы о несчастной жизни, о том, что люди не нашли себе применения.

Знаете, есть очень мудрое выражение: слабый ищет виноватых, сильный ищет Бога. Монахами становятся по любви к Богу или из-за того, что человек ищет особого образа покаянной жизни. И понять монашескую жизнь может только тот, кто ее вкусил и кто ее ведет. Как понять, что такое море, когда ты ни разу его не видел? Или как объяснить австралийскому аборигену, каково на вкус мороженое, если он его не ел никогда? Поэтому Писание говорит: «Вкусите и видите, яко благ Господь». Чтобы увидеть, понять — надо вкусить.

— По каким причинам Вы ушли в монастырь?

— Я принял монашеский постриг в 24 года, движимый следующей мыслью: посвятить себя Богу от всецелой благодарности Ему.

Будучи воспитан в неверующей семье, я впервые столкнулся с Евангелием в 17 лет. И оно перевернуло мою жизнь. Тогда я про себя подумал: «Я ведь шел абсолютно не в том направлении — не к Богу. Если бы не произошло встречи с человеком, который дал мне Евангелие, то моя жизнь текла бы в обыкновенной мирской логике: учеба, потом работа, семья (а с моим-то характером неизвестно, что бы осталось от нее). Я бы не узнал самого главного!..». Вот тогда впервые и возникла мысль о посвящении себя Богу: если Он меня реально спас от большой беды, то моя жизнь не может теперь течь обычным чередом, как у всех людей. Она каким-то образом должна быть посвящена Ему, чтобы отблагодарить за спасение.

— Вам не казалось, что Богу может посвятить себя и мирской человек?

«Я искал абсолютной посвященности жизни Богу»

— Я искал абсолютнойпосвященности жизни Богу. Верующему человеку вполне можно было бы «найти себе применение» в миру, женившись и пойдя священническим путем, например. Большинство людей выбирает средний путь — путь хорошей христианской жизни, что совсем не плохо. А у меня был максималистский подход: мне хотелось не распыляться, а целиком посвятить себя Ему. А где всецелая отдача себя Богу, когда сама твоя жизнь посвящена Творцу? В монашестве.

— Зачастую решение принимается импульсивно, особенно в молодом возрасте. Молодости свойственен максимализм. Не может тут вкрасться ошибка?

— Мысль хорошая. Но я и сейчас, в 51 год, о своем юношеском решении не пожалел. Потому что в моем случае это был осознанный, глубоко продуманный шаг. Мое желание монашеской жизни осуществилось спустя семь лет: в 17, уже через несколько месяцев после того, как пришел к вере, я принял такое решение. И постепенно начал этот путь осуществлять, в течение этих лет много раз проверяя себя. Учился, работал, затем служил в армии и уже там готовился к монашеской жизни. Затем поступил в семинарию, где передо мной был пример отцов Троице-Сергиевой Лавры и моих сверстников, которые писали прошение и принимали постриг. Я мог это примерять на себя.

Когда люди мне вдруг говорят: «Пойду в монастырь и стану монахом!», я отвечаю: «No!»

А когда люди мне вдруг говорят: «Я пойду в монастырь и стану монахом!», я отвечаю: «No!». К тому, что человек любит, он готовится заранее. Тот, кто хочет быть профессиональным военным, в солдатики начинает играть еще в детстве. Если его намерение серьезно, то он еще школьником будет ходить в добровольное спортивно-армейское отделение — были раньше такие военизированные кружки по подготовке юношества, где прыгали с парашютами, гоняли на мотоциклах.

— Какой была Ваша подготовка к монашеству?

— У меня монастырь начался на кухне. Я спрашивал: «А какой у монахов образ жизни? Что такое монашеское правило?» Образ жизни — один, совершенно конкретный: это жизнь максимально по Евангелию, которое для монашествующего — абсолютный ориентир. Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал: «Монашество есть не что иное, как обязательство с точностью исполнять Евангельские заповеди». Монах Евангелие хочет исполнить жизнью своей. И монахом он обязан быть не только в храме, но и везде, в любой обстановке — «в многолюдстве или в глубочайшей пустыне», как говорил тот же святитель Игнатий.

Бог хочет, чтоб его дети не только между собой разговаривали, но разговаривали и с Ним. А наилучшая возможность общения с Богом — в монастыре, где нет всецелого, многотрудного попечения о жизни.

— Разве попечение Вас не коснулось?

Спустя три месяца я был назначен экономом Оптиной пустыни. И все. Моя уединенная жизнь кончилась

— Оно меня потом накрыло: через два года после принятия монашества. В 1987 году я принял постриг, 29 ноября, а через год, в 1988 году (как раз когда я закончил семинарию) патриарх Пимен решил направить в Оптину пустынь «диверсионную группу»: в нее вошел наместник Оптиной, архимандрит Евлогий, два иеромонаха (один из них — я), два дьякона и четыре семинариста. Спустя три месяца я был назначен экономом Оптиной пустыни. И все. Моя уединенная жизнь кончилась, я стал «прорабом и строителем» на всю жизнь. Страшно не любя это…

О послушании

— Вы, будучи монахом, не могли этому воспротивиться?

— Дело в том, что это была жизненная необходимость. Хоть мне и не нравилось это дело, но я рассуждал так: а кто иначе будет этим заниматься? Из нас четверых кто-то должен! Есть чувство хотения и есть чувство долга, и не всегда они совпадают. Поэтому послушание — оно может делаться по любви к делу, а может делаться по чувству долга.

— Послушание — значит ли беспрекословное и бездумное исполнение?

— Я категорически против этого: я собратьям всегда говорю, что мы дело должны делать по любви, и сам стараюсь так поступать.

— Что значит в этом случае «по любви»?

— Это значит из любви к своей семье, к своей братии, а не к этому делу. Не как рабы и не как наемники. Монастырь – большая семья. Ты можешь любить или не любить свое дело, но пойми, что оно необходимо для семьи, а значит его надо исполнить наилучшим образом. Употребив для этого свою волю и свои мозги.

Например, у нас летом около храма сажали туи. Вот задание тебе: посади тую. Посадил. А ты колышек к ней прибил и обвязал ее, чтоб ее ветром не наклонило? Ты ее от солнца накрыл в тридцатиградусную жару? Да, никто тебе подробных инструкций не дал, но надо было самому подумать и сделать так, как для себя. Как апостол Павел говорит: «Все, что делаете, делайте от души, как для Бога».

Монах — эгоист?

— Многим монашествующие представляются мрачными людьми, строгими, неприветливыми. Ясно, что это стереотип и упрощение, но оно имеет свои корни?

Самые жизнерадостные, самые смешные люди — это монахи!

— Самые жизнерадостные, самые смешные люди — это монахи.

Люди этого не видят, потому что они монахов наблюдают только при исполнении служебных обязанностей. Большей частью нам видна «парадная» монастырская жизнь. На параде же как? Все, как оловянные солдатики, серьезные, маршируют в ногу. Но в жизни-то они могут быть совершенно другими. Так и здесь. Мы не видим более тесного человеческого общения.

— Зачастую монахов обвиняют в эгоизме: у мирян есть обязанности по отношению к семье, к государству, они участвуют в общественной жизни, что-то созидают. А монастырь, говоря упрощенно — закрытая система, где каждый занят только собой…

— Надо понимать, что представление о монастыре как сборище лентяев, которые отдыхают под видом духовной жизни и ни о ком не заботятся — это иллюзия. Люди в мирской жизни столько не трудятся, сколько трудятся эти монахи! Скажем, Ватопед — монастырь на Афоне, откуда в Россию был принесен Пояс Пресвятой Богородицы — ежедневно принимает 500 паломников. Для них надо закупить продукты, привезти, приготовить, накормить всех и после этого помыть посуду, а еще перестирать постельное белье — в основном, паломники на одну ночь остаются. И еще успевать бывать на всех богослужениях. Даже скиты без гостей не бывают.

Нет такого монаха, который в монастыре ничего не делает ни для братства, ни для паломников.

Спрашивается: эгоизм тут или не эгоизм?

— Святитель Григорий Богослов говорит, что монах — это тот, кто живет для Бога, и притом для Него одного. Не получается ли тут противоречия?

Наша жизнь должна быть похожа на торт «Наполеон»: тесто – дела, крем – молитва, а пудра – смирение

— Я когда-то задал похожий вопрос отцу Иоанну (Крестьянкину): как совместить многообразные послушания, повседневные заботы и молитву? Он на это сказал: «Наша жизнь должна быть похожа на торт «Наполеон»: тесто, крем, тесто, крем, а сверху пудра. Если будет одно тесто, то есть одни дела, попечения — невкусный торт получится. Если будет один крем (одна молитва) — слишком приторный. Крем и тесто должны перемежаться, тогда будет хорошо». Я спросил, что такое пудра. Отец Иоанн говорит: «А пудра — это смирение». Без него ничего на пользу не пойдет.

Редкое призвание?

— Можно сказать, что монашество — редкое призвание, и самому искать его не нужно?

И желание монашества, и исполнение этого желания — от Бога

— И желание монашества, и исполнение этого желания — оно от Бога. Сама мысль об этом — от Бога. Спрашивается, что же от человека? Согласие. Волевое желание это свое хотение исполнить.

Например, ты захотела мороженого, у тебя есть деньги, и ты знаешь, где его купить. А идет Великий пост… Есть желание, есть возможность, но ты этого не делаешь — не даешь своего согласия.

Чувство любви к монашеству вкладывает Бог. А до воплощения не всякий доходит.

Поэтому я уверен, что не мы выбираем этот путь. По крайней мере, по себе я могу так судить. Когда я согласился с мыслью о монашестве, с желанием стать монахом, у меня словно «зеленый свет» включился во всем. И я в этом вижу призыв Божий.

— Это призыв можно спутать с чем-то? С собственными мечтами, с эмоциями, с неофитским восторгом?

— Нет. Когда человек сомневается, значит, он не так сильно любит Бога, чтобы посвятить себя Ему. И монашеская жизнь для него будет, как мы ее называем, «на полусогнутых».

А когда желание монашества непреодолимо, ты будешь к нему стремиться, несмотря на то, что все обстоятельства будут против.

Почему говорится в Евангелии: «Враги человеку домашние его» (см. Мф. 10:34-38)? Это говорится в том числе о желающих монашеской жизни. Ни одна мать, ни один отец с легкостью не благословляют своих детей на этот путь. Зачем далеко ходить? Родители преподобного Сергия Радонежского сказали ему: «Сначала доходи нас и только потом делайся монахом». И он этот долг сыновний исполнил. Даже они не согласились при жизни расстаться со своим сыном.

Мало того, будущего преподобного Феодосия Киево-Печерского мать избивала и насильно возвращала из монастыря. Вот он свою мать не послушался и посвятил жизнь Богу.

— Как все по-разному. Значит, дело не в отречении от родителей, как представляется, и, тем более, не в нелюбви к ним…

— Дело не в этом. Дело в приоритетах. Когда человек решился посвятить свою жизнь Богу, то Бог стал на первом месте. Это не значит, что родители — на последнем. Они стали на втором, а второе — это тоже очень большое место!

— Нужно ли человеку благословение родителей, чтобы идти в монастырь?

— Желательно. Но не обязательно.

У оптинских старцев, к примеру, такое наставление есть: на женитьбу, замужество и монашество ты должен получить благословение родителей. Кроме того, как говорили святые отцы, «сеющий с благословением, с благословением и пожнет».

Я семь лет к монашеству шел. И последним препятствием на моем пути было отсутствие благословения моей неверующей мамы на поступление в монастырь. Духовник сказал: без этого нельзя. Я говорю: «Но мама ведь не верующая. Она же в принципе не может дать такого благословения!». И она действительно мне говорила: «Все, что угодно, только не это! Можешь поступать в семинарию, но только не делайся монахом».

Но однажды она приезжает в Лавру, где я учился уже в семинарии, какая-то грустная, и разговор у нас не клеится. Я спрашиваю:

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты какая-то не такая.

На что она мне говорит:

— Ты, наверное, монахом будешь.

— Мам, с чего ты это взяла? Посмотри, какие регентши ходят!.. А еще учиться три года. Выбрось это из головы — еще столько времени должно пройти.

— Нет, ты будешь монахом.

— Почему ты так решила?

— Мне сон приснился. Меня такая грусть взяла вечером, и я с этой грустью уснула…

А дело в том, что она осталась одна. Отец оставил нас, когда я в первом классе учился. Старший брат женился, ушел из семьи, а я служил в армии, и мама меня не видела. Вернулся из армии и успел дома пожить пару месяцев: в июле демобилизовался, а в августе уже в семинарию поступил и уехал в Лавру. И опять два года она меня толком не видела…

Мама и рассказывает:

— Я с этими грустными мыслями засыпаю. А во сне слышу властный, сильный голос: «Галина! Ничего не бойся. Твой сын будет монахом». Я просыпаюсь в слезах, и мысль одна: «Я не хочу этого, мне этого не надо!» Разум одно говорит, а чувства — другое. Но этот голос, который не могу забыть, поселил такое успокоение в душе. Словно некий внутренний стержень появился…

Это голос Божий. Это твое. Через месяц приедешь в монастырь

Я все это передал духовнику. Он ответил: «Это голос Божий. Это твое. Через месяц приедешь в монастырь».

И все. Последнее препятствие исчезло…

А можно без монашества?

— Как Вы считаете, почему, несмотря на все негативные стереотипы и мифы, монашество остается притягательным и вызывает уважение?

— Еще Ф.М. Достоевский писал, что человеку, который живет в неправоте, несправедливости, важно знать, что живет где-то правда. Пусть мы неправедные, пусть мы не святые, но такие люди где-то есть!

И сегодня людям хочется прикоснуться к идеалу благочестивой жизни. Святитель Иоанн Златоуст писал, что монастыри подобны светочам, которые издалека светят людям, привлекая всех к своей тишине. Саму монашескую жизнь, жизнь в посвященности Богу, человеку верующему важно иметь перед собой как образец!

Мне известны случаи, когда люди во власти, люди с положением, состоятельные, добравшиеся до вершин успеха, по-настоящему полюбили Афон. Говорили: «Я даже себе не представлял, что такое бывает. Я просто потрясен». Человек окунулся в другую жизнь, мир, когда все завязано на Боге. У нас же, наоборот, вся жизнь завязана на чем угодно, только не на Боге.

А вообще монашеская жизнь — это тайна за семью печатями. Ее не объяснишь. И преподобный Иоанн Лествичник говорит: если бы люди знали, какая радость монашеской жизни, весь мир бы ушел в монастырь. Если бы знали, какие сложности бывают в монашеской жизни, никто бы вообще в монастырь не пошел. Это тайна за семью печатями, особая жизнь. Можно чуть-чуть теоретически об этом говорить, а чтобы понять всю полноту, радость жизни с Богом, надо самому ее вкусить. Поэтому и останется монашество и притягательным, и недосказанным, мирским сознанием не понятым. От этого никуда не денешься.