Правильно подобранное слово помогает решить проблему. Стоит запутаться в словах, и ты рискуешь остаться не только в словесных дебрях, но и в дебрях нерешенных и умножающихся проблем. Одно дело сказать «аборт» или «искусственное прерывание незапланированной беременности» – и совсем другое дело сказать «убийство младенца во чреве матери».
Куда-то исчезает холодная логичность и медицинская научность. Откуда-то появляется болевой и греховный сгусток, из которого в разные стороны пучком торчат побочные смыслы. Я, собственно, об этих смыслах.
Детские жертвоприношения известны историкам, религиоведам и читателям Библии. Считывая глазами информацию о ритуально сжигаемых и расчленяемых детях, обо всех этих религиозных практиках Древнего Востока, краешком души мы отказываемся верить, что это правда. Между тем это правда, и важная часть этой правды в том, что диавол становится от подобных практик сильнее. Мир падших духов кормится грехом. Умножение грехов – их пиршество. Самые гнусные преступления – их деликатесы. Пожалуйста, не спрашивайте: «Откуда в мире столько зла?»; «Почему зло так усиливается?» и проч. Этот наивный лепет имеет ясный ответ в статистике детских убийств в материнских утробах. Как пиявка от грязной крови, диавол жирнеет от крови современных абортных жертвоприношений. Жирнеет и становится сильнее.
Все, кто прямо или косвенно виновен в убийствах такого рода, являются кормильцами и поильцами Зла в чистом виде. Только торговля людьми и наркотиками способна стать рядом с абортами по степени разрушительного действия на мир. Но кто же, собственно, виновен? Прежде врача с убийственным инструментом и беременной женщины, лежащей перед ним, вспомним биологического родителя. Вспомним того, кто пролил семя в ту самую утробу, которая теперь готовится стать гробом.
«Разгул блуда предваряет массовые кровопролития»
Николай Сербский спрашивает в одной из работ: что больше – семя или кровь? И отвечает: семя. Потому что в крови семени нет, зато в семени есть будущая кровь и будущая плоть. Следовательно, там, где семя проливается беззаконно, вместе с ним тайно проливается и кровь. Вначале тайно, а потом и явно. Гляньте на историю Давида. Там есть доказательство сказанному. Вначале было прелюбодейное пролитие семени, затем – организация убийства чужого мужа. Проследите и за всемирной историей. В ней можно заметить, как разгул блуда предваряет массовые кровопролития. Тот же закон виден и на абортах. Вначале за пределами брака (до него, без него) льется семя, затем – льется кровь ребенка, никак не повинного в том, что ему достались такие «родители».
Итак, мужчина. Он в тени. Его не видно. Он, как мавр, сделал свое дело и теперь хочет загладить последствия денежной суммой, необходимой для убийства своего сына или дочери. Мы не знаем его имени, не знаем обстоятельств той близости, от которой началась новая жизнь. Квартира друзей? Заднее кресло машины? Летний отдых? Случайное знакомство в клубе? Мы ничего не знаем. Мы не знаем даже, кто кого соблазнил, ибо бывает всякое и женщина далеко не всегда жертва. Но мы знаем, что мужчина есть. На нем маска Анонимуса, и число таких Анонимусов сопоставимо с количеством абортов в мире. То есть их миллионы. Вина мужчинытакая же, если не больше, как и вина женщины. И дело не только в том, что мужчина в ответе за тех, кого он зачал, и за тех, кто от него зачал. Прежде всего он (наравне с женщиной) в ответе за чистоту своей половой жизни. Он ответственен за свое семяизлияние.
Здесь мы вплотную подходим к половой распущенности и свободным связям. В сумерках сознания можно от всего отшутиться. Но при ослепительном свете ума и совести мы вынуждены признать, что зачатия вне брака, до брака, в первый день знакомства и т.д. и т.п. происходят из-за того, что мир вспотел от похоти. Запахом этого похотливого пота пропитались все сферы жизни. И никуда не скрыться. И люди томятся на медленном огне полового перевозбуждения. Томятся с детства и не перестают томиться до старости. Актеры, комики, модельеры, психологи, глянцевые журналы и бытовые нравы, модные писатели приучили их к этому. И разве крохи, доли и части вины за ежедневно убиваемых детей не лежат после этого на всем обществе, на каждом человеке? Я думаю – лежат, и виноват в аборте, к примеру, не только профессор, от которого забеременела студентка. Виновата подруга, шепнувшая, что дети еще потом будут, а сейчас, дескать, доучиться нужно. Виновата мать, которая крикнула в трубку: «Без брака – не позволяю! Не позорь семью!» Виновен блогер, слишком легко рассуждающий о том, после чего человеку становится слишком тяжело. Да и мало ли еще кто из нас виновен, если глядеть на дело при ясном свете ума и совести.
«Рядом должны непременно стоять музыканты, чтобы заглушать детские крики»
На раскаленные руки медной статуи Молоха жрецы бросают обреченных детей. Рядом должны непременно стоять музыканты. Битьем в барабаны и звуками сотен труб они должны заглушать детские крики и материнский плач. Такова идолослужительная практика, если верить археологам и религиоведам. Наш Молох оделся в белый халат, не поменяв природы, и жертвы ему приносятся. Теперь осмотримся: есть ли у нас и подобные музыканты? О, конечно, есть. Это «правозащитники», в упор не замечающие убийства детей на Донбассе, зато активно ищущие аргументы для оправдания абортов. Матери, мол, вправе делать всё, что хотят, со своим телом, а также с тем, что зачато в нем. К «правозащитникам» примыкают феминистки. К феминисткам – гей-пропагандисты. Эти, не могущие зачать в принципе, почему-то всегда «за» аборт и никогда «против». Далее более-менее стройными рядами выступают журналисты, согласные послужить Молоху хотя бы потому, что Молох – друг Мамоны. Далее находятся политики, уверенные, что всё хорошее локализовано только на Западе, и посему в позе «служить» нюхающие ветер из-за океана. Все они громко разговаривают. Вот вам и звукошумовая завеса для детских воплей. И ведь работает завеса, поскольку мы криков не слышим, а они раздаются ежеминутно.
«По масштабу происходящего это давно вышло на уровень национальной катастрофы»
Девушка совершила ошибку и теперь боится позора. Доктор в прорезь между марлевой повязкой и белой шапочкой смотрит на человеческое окровавленное мясо. Он зарабатывает деньги. Это его работа. Небогатая семья со страхом узнает об очередной беременности. Планы меняются. Нужны деньги и более просторное жилье, а они уже не молоды. У них уже есть трое малышей. Рожать или…? В комнате с белым потолком инструменты звенят, падая в специальную посуду. Доктор работает. Ничего личного. По радио журналист бодро рассказывает о правах человека и неизбежном счастье. Всё это происходит ежедневно. Всё это так пронзительно и верно показано в фильме «Если бы стены могли говорить» 1996 года выпуска (рекомендовано к просмотру). Всё это ранит всякий раз конкретных людей, но по масштабу происходящего давно вышло на уровень национальной катастрофы. Именно желанием остановить общенациональную беду, а вовсе не желанием влезть в чужую жизнь со своей моралью и движимы те, кто противостоит убийству детей словом и делом.
Кто любит себя и только себя, тому закон не писан. Он сделает всё, что захочет, ибо уверен, что право имеет. Кто любит деньги больше всего, тот любое зло разукрасит акварелью словесных оправданий. Но мы должны любить Бога и ближнего, Церковь и Родину. Долг любви заставляет нас говорить о том, что аборты для нашей страны опаснее, чем ИГИЛ, хотя об ИГИЛе говорит каждый телеканал, а об абортах почти никто. Аборты буквально обескровливают и уничтожают народ. Они влекут за собой отмщение. Отмщение может быть разным. Блаженной памяти Патриарх Сербский Павел говорил, что если сербская женщина в Косово делает семь абортов, а албанская рожает семь детей, то Бог может решить, что земля Косово нужнее албанцам. Как вы знаете, Косово почти уже отошло от сербов к албанцам.
Есть фильм о том, как реагирует в утробе ребенок на приближение смертельных инструментов. В панике он жмется к стенкам матки и кричит. Фильм называется «Безмолвный крик». Убитые дети, вначале кричавшие от страха, затем могут кричать о возмездии. Ох, и страшен же этот многомиллионный крик! Всенародным ухом нужно давно уже расслышать его, потому что всенародно мы виновны в том, что он раздается. И хорошо бы перестать подбрасывать дрова в медное тело идола. Хорошо бы дать ему остыть. Затем остановить звуки труб и барабанов. А потом хорошо бы и идола сокрушить, чтобы жизнь продолжилась, а не пресеклась.