– Простите, что вчера вечером был так резок и раздражителен с вами. Знаю, что не следовало. Но в конце рабочего дня меня не всегда хватает на мягкость, деликатность и терпение.

Это признание я услышала в свое время от одного священника. И задумалась о некоторых наших бедах.

Вечер, конец дня, усталость, а при таких, как у моего собеседника, нагрузках, просто вымотанность. Понятно! Непонятно другое. Почему утомленному человеку легче взорваться, как термоядерный реактор, обрушить на ближнего град обвинений, нежели спокойно ответить на его вопрос, без лишних эмоций объяснить ему его ошибку, если таковая сделана? Казалось бы, второе гораздо меньше энергии требует, чем первое. К тому же, оно гораздо более эффективно и целесообразно при любой работе с людьми.

Почему же мы, будучи усталыми и по разным причинам измученными, действуем наоборот и себе во вред: становимся раздражительными, резкими, вспыльчивыми, подчас жесткими и жестокими?

Человек сложнее, чем двигатель внутреннего сгорания, но беда, скорее всего, не в этом, а в том, что он поражен грехом. Противостояние греху, поведение вопреки ему требует усилий. В состоянии крайней усталости это усилие представляется (только представляется, «плоть лжива», как говорил отец Иоанн Кронштадтский) невозможным, и мы полусознательно разрешаем себе съехать по наклонной плоскости.

«Наша нервная система первой становится заложницей греха, приобретает устойчивые и ложные греховные реакции»

Плоть лжива, а наша нервная система – это тоже плоть, и она, как самое тонкое и уязвимое, что есть в нашем организме, первой становится заложницей греха, приобретает устойчивые и, действительно, лживые, ложные греховные реакции. Бывает так, что человек надламывается и совершенно теряет способность, а лучше сказать, совершенно отказывается с ними бороться. И становится уже не эпизодическим, а постоянным мучителем окружающих. И эти бедные окружающие утешают друг друга: «Ну что с ним (с ней) поделаешь – нервы. Переутомление». Меж тем, переутомление – только повод, а нервы – только следствие. Вот почему ни отпуск, ни лечение нервов (хотя оно когда-то и необходимо бывает) проблемы в целом решить не могут.

Это весьма характерное болезненное состояние, его многие из нас наблюдали, и хорошо, если только со стороны. Его признаки – нервозность, раздражительность, постоянные конфликты – и дома, и на работе; резко завышенные претензии к окружающим людям, вспыльчивость, резкость, обидчивая подозрительность, а иногда и подчеркнутая закрытость, обособленность от ближних, отказ от контакта с ними. Человек убежден, что ближние его не любят, не ценят, не понимают; а понять их, оценить их отношение к нему, поставить себя на их место, наконец, он уже не пытается.

«Я бы назвала это состояние ожесточением.»

Вот именно – ожесточением, а не жестокостью. Потому что человек, который в какой-то момент надломился и захворал, он, может быть, от природы своей и воспитания вовсе не жесток и не зол, напротив. Ожесточению зачастую подвержены люди, которых воспитывали добрыми, которые сами очень хотели добрыми быть, и были – много делали для других людей, когда-то, может быть, просто жили ради них… И – не рассчитали собственных сил. Устали. Подломились от бесконечных трудностей, от неблагодарности тех, кому помогали. Подавленный эгоизм воспользовался случаем и взбунтовался. И любовь к ближним, любовь, к которой эти ближние уже успели привыкнуть, как к чему-то должному, сменилась совсем иным, жестким, подчас безжалостным отношением… Впрочем, такие люди совестливы и втайне мучаются виной перед теми, кого изо дня в день обижают. И оттого становятся еще более… опасными для окружающих, как это ни парадоксально: человек, втайне мучимый совестью, нуждается в постоянном самооправдании и в обвинении других. Можно сказать, что он бьет других, чтобы не бить себя.

Ожесточение нередко наблюдается у людей, которым пришлось бороться с тяжелыми жизненными обстоятельствами; иной преодолевал их мужественно и оптимистично в течение многих лет, но в какой-то момент, не получив от окружающих необходимой поддержки, сломался и, как уже было сказано, – разрешил себе расслабиться, съехать по наклонной.

«Ожесточение сердца – это беда. Но и вина тоже»

Ожесточение – это несчастье, немощь, это – результат жалости к себе, обессиливающей человека и лишающей его возможности жалеть других; говоря чуть иначе, вытесняющей жалость к ближним. Ожесточение сердца – это беда. Но и вина тоже.

Я наблюдала немало ожесточившихся людей – вы, читатель, тоже? Увы, явление распространенное. Замечу, что среди моих наблюдаемых были удивительные люди. Добрые – изначально – умные, талантливые, мужественные. В большинстве своем – да, неверующие, по крайней мере, нецерковные. Но и церковные тоже были, и давно, глубоко воцерковленные; и даже священники… Впрочем, почему «даже»? Из верующих-то священники этой хвори в первую очередь подвержены, потому что нагрузка на них – совсем не такая, как на нас, мирянах. Другое дело, что и поддержка огромная – Таинства совершаемые. Могу предположить, что многие именно ими от вышеназванной болезни спасаются. И дай Бог, чтобы еще – деятельной любовью паствы.

Ожесточение, как и любая болезнь, знает разные формы, разные степени. В той или иной (хорошо, если в малой!) мере ему подвержены мы все. Ну кому из нас не приходилось раздражаться, резко и даже зло отвечать на вопрос, на просьбу ближнего – при том, что ничего дурного в вопросе не было, и ничего слишком обременительного для нас просьба не содержала? Кто из нас не отказывал близким в душевном тепле и поддержке по той простой причине, что слишком тошно было у нас самих на душе? Иногда ведь бывает так, что просто поздороваться трудно, улыбнуться невозможно – так всё внутри стянуто…

Как помочь хронически ожесточенному человеку? Конечно, любовью. Конечно, прощением, неосуждением, пониманием. Определенной жертвенностью, наверное, тоже – согласием носить его бремена (см. Гал.6: 2). Но, увы, лично я знаю все это лишь теоретически. На практике у меня ни разу не получилось такого хроника вылечить, хотя я и пыталась, и вроде понимала… Но – то ли у меня не хватило любви (что весьма вероятно), то ли у того человека не было встречного желания справиться с болезнью, выйти из этого состояния, увидеть себя и мир иными глазами.

Мне памятны строки полузабытого поэта пушкинской эпохи Александра Полежаева, человека очень трудной, горькой судьбы:

Я трепетал, чтоб истина меня,
Как яркий луч, внезапно осеня,
Не извлекла из тьмы ожесточенья.

Человек боится увидеть свое душевное состояние и свое поведение при свете истины – уже не как свою беду и повод к саможалению, а как вину перед людьми и Богом. Ведь ожесточаемся мы всегда не только против людей, но и против Создателя. Даже если мы совсем не думаем о Нем, мы именно Ему в этом состоянии говорим «нет».

«Эгоизм – это когда человек думает о себе без мысли о Боге. Ожесточение – это такой эгоизм и есть»

Не так давно, открыв для себя письма старца Ефрема (Мораитиса), я удивилась тому, в каком значении он использует слово «эгоизм» – не в привычном для нас, нет. В текстах отца Ефрема эгоизм – это когда человек думает о себе без мысли о Боге. Ожесточение – это в начале своем именно такой эгоизм и есть; а эгоизм по отношению к людям – продолжение.

Справиться с этим состоянием действительно нелегко. Я это знаю, потому что у меня тоже был такой период. Я вспоминаю то время с болью, стыдом, но в то же время и с определенным пониманием собственной тогдашней ситуации. Я знала, что надо преодолеть болезненный эгоизм и жалеть, как минимум, не только себя, но и близких тоже; но сил на это почему-то не хватало никак. Я не могла разобраться в себе, в причинах своих бед и поражений, не находила опоры (от воцерковления меня отделяла вечность) и, наконец, просто не справлялась с нервами. Я не оправдываю себя, нет. Я говорю о том, что побороть ожесточение совсем непросто.

Я, впрочем, страдая ожесточением, но сохраняя-таки к нему критику, о Боге думать и верой своей зачаточной спастись – пыталась. И не понимала, почему не получается. А не получалось потому, что не было в моей жизни Церкви, не было Евхаристии. Да, без этого никак. Но автоматически, от одного только присутствия в храме ожесточение не пройдет.

Что делать, чтоб прошло, чтоб ушло и не возвращалось? Как ни странно это звучит, мне здесь, на этом фронте, несколько проще, чем другим. У меня есть одно, печальное, но преимущество. Я наломала в жизни много дров и многим принесла страдание. А когда наступает момент истины, когда ты это по-настоящему осознаешь… ожесточение как рукой снимает, поверьте, оно становится невозможным. Жаль, не навсегда – это процесс обратимый и коварный. Все время находиться в состоянии острого раскаяния мы не можем, а сохранить уже полученные от него добрые плоды не всегда умеем, да и враг тщится их отнять. Но учащийся научится. Это средство – покаяние в страданиях, принесенных людям – применимо для всех.

«Не нужно воспринимать доброе отношение к нам окружающих как нечто, полученное по праву раз и навсегда и ничего уже от нас не требующее»

Еще одно средство мне удалось найти у святителя Феофана, Затворника Вышенского: «Хочешь жить в мире со всеми – не будь настолько уверен в их расположении к тебе, чтобы позволить себе действовать в отношении к ним спустя рукава». Не нужно воспринимать хорошее, доброе отношение к нам окружающих как нечто, полученное нами по праву раз и навсегда и ничего уже от нас не требующее. Ведь, если вдуматься (недавним Прощеным воскресеньем я почувствовала это особенно ясно), любой из тех, кто относится к нам положительно, кто изо дня в день нас согревает и поддерживает, имеет те или иные причины относиться к нам намного хуже. Имеет, но перешагивает через эти причины – прощает. А прощение – это не то, что принадлежит нам по праву. На прощение нужно чем-то отвечать, чтоб не испытывать терпение ближних до бесконечности. Постоянная память об этом, осознание своего долга перед добрыми к нам людьми, несовместимы с ожесточением к людям.

«Каждый твой шаг навстречу другому – удар по твоему собственному эгоизму»

Еще одно средство – самим делать добрые дела. Хотя бы через силу. Хотя бы мелкие. Мелкие даже лучше – меньше гордишься. Впрочем, как тут судить о «масштабе»? Его один Бог ведает: иной раз, уступив старику место в трамвае, мы возвращаем ему веру в человечество… Словом, делать. Каждый день. Благо, случаев предостаточно: и дома, и на улице, и в транспорте, и на работе, и где угодно еще. Даже, например, поздороваться (не просто буркнуть «здрасте», а приветствовать встречного максимально тепло и радостно, глядя прямо ему в глаза и обязательно произнеся при этом его имя: «Доброе утро, Антонина Ивановна!») – это тоже доброе дело. И здесь вполне применимо известное правило духовной жизни: чем меньше хочется, тем больше нужно. Каждый твой шаг навстречу другому – удар по твоему собственному эгоизму. Так постепенно его можно раздолбить.

Что еще? Все время помнить о тех, кому сейчас по-настоящему плохо. Увы, эту возможность нам эпоха предоставляет со всей возможной щедростью. Включай любой новостной выпуск и плачь. По крайней мере, поймешь, что твои несчастья или твоя усталость права на ожесточенность тебе не дают.

Но главное и самое трудное – еще раз вернемся к строфе Полежаева – перестать трепетать. Избавиться от страха перед лучом истины; решиться, наконец, увидеть себя и свою жизнь такими, как есть. Еще одно хорошее правило: не убегай от страха, он бегает быстрее тебя. Не знаю, как другие, а я все время бессознательно убегаю, жмурюсь, отворачиваюсь, отвлекаюсь – боюсь не выдержать истинной картины. Но – если картина на самом деле истинна, реальна, то в ней есть не только наши грехи и их горькие плоды, но и Бог, и Его любовь к нам.

Помню, сетовал своему духовнику, ныне уже покойному, схиархимандриту Ионе на то, что помыслы бесовские одолевают порою так, что просто сил нет. И понимаю, что главным образом происходит это по моей же вине, потому что где-то когда-то раньше допустил в свою душу те или иные греховные помыслы, согласился с ними, усладился, побеседовал с расположением, а там уже пошло-поехало… И неважно, что далек был тогда от веры и толком не понимал, что происходит. Просто законы духовной жизни неумолимы, и действуют они, уж поверьте, куда точнее и неотвратимее, чем законы человеческие. И посеянные врагом при нашем добровольном содействии плевелы, увы, рано или поздно дают свои всходы, бороться с которыми бывает ох как не просто. Словом, плакался я батюшке на бурю помыслов, а он так горестно руки воздел и говорит: «А ты жалуйся на них Богу!» И всё. Вот так просто. И как-то все вопросы сразу отпали…

«Главная причина нашего омрачения от нашествия помыслов состоит в том, что мы сознательно или бессознательно вступаем в связь с ними»

Потому что главная причина нашего омрачения от нашествия помыслов зачастую состоит в том, что мы сознательно или бессознательно вступаем в связь с ними. Бессознательно – те, кто не следит за своей духовной жизнью, за состоянием своего сердца, по рассеянности, а сознательно – те, кто уже одержим страстью, и служит ей самозабвенно и добровольно. Но есть и ещё один вид общения с бесами, по виду «благочестивый», а на деле опасный – это когда мы начинаем с бесами неистово бороться.

Вот здесь нам надо задержаться на минутку, чтобы разобраться, о чем идёт речь. А речь идет о том, что мы, иногда полагая, что противостоим бесам и боремся с ними, на самом деле делаем ровно то, что им нужно, то есть отдаем им всецело и без остатка всё своё внимание, пусть даже и с «отрицательным», как нам кажется, зарядом. Послушаем, что говорит о такой опасности преподобный Исаак Сирин: «Не прекословь помыслам, всеваемым в тебя врагом, но лучше молитвою к Богу прерывай беседу с ними» (Добротолюбие, т. 2, стр. 661; §55).

Более того, бесы, оказывается, ищут брани с нами именно потому, что главная их задача – отвлечь нас от Бога и запутать ложным представлением «благочестивой борьбы», в которой они на самом деле попросту потешаются, издеваются над нами, играют как кошка с мышкой. Потому что человек, самочинно выступающий на брань с бесами, становится в их руках игрушкой и легкой добычей.

«Человек так втягивается в эту «благочестивую брань», что во всём видит только происки бесовские, становится суров и жесток, склонен к гневу и осуждению»

Да ещё и в борьбе этой может незаметно выпестоваться в нас такая тонкая гордыня и тщеславие: вот, мол, какой я всё-таки борец несокрушимый и стойкий, помоги мне, Господи!.. Но Господь помогает (и это важно понять) только тем, кто подвизается законно, а самочинное и безрассудное воительство может очень даже легко оставить нас вовсе без Божьего благословения. Больше того, человек так втягивается в эту «благочестивую брань», что во всём и везде видит одни только происки бесовские, становится суров и жесток, склонен к гневу и осуждению, объясняя и оправдывая это тем, что «мир во зле лежит» и он, добрый воин Христов, пребывает в лютой и праведной брани.

Вот почему святые отцы единодушно говорят, что противоречие бесам и сознательная борьба с ними есть дело духовно опытных. А уж мы с вами вряд ли можем себя причислить к числу этих благословенных людей. К тому же, бесы ищут брани именно для того, чтобы отвлечь человека от молитвы, от Господа и под «благим» предлогом сделать его подозрительным, жестоким и злым. Впрочем, это утверждение вовсе не отвергает необходимости обличать и искоренять зло, но только призывает нас более пещись о прилежании Богу, нежели о самостийной борьбе со злом. Потому что и сама молитва тогда становится бесплодною, а точнее сказать, и вовсе перестаёт быть таковой, потому что цель молитвы – это приобщение свету, а без смирения это невозможно. И если человек одержим мраком по причине гордости, то и молитва его не является больше в полном смысле молитвой, потому что Бог гордым противится, а смиренным даёт благодать.
Поэтому особенно важно нам уметь переключать внимание от общения с бесами, пусть даже неприязненного, к общению с Богом. Потому что именно «освящение наше» есть воля Божия, а не противоречие и борьба с чем бы то ни было. А освящение происходит только тогда, когда мы, отвращаясь от бесовских воздействий с презрением, всем умом, сердцем и душою, всем своим существом обращаемся к Богу. И молитвенное воздеяние рук в этом смысле очень символично, потому что означает оно исповедание совершенной своей беспомощности и всецелого предания себя в руки Божии.

Вот почему и другой святой, преподобный Варсонофий Великий говорит: «Не прекословь борющему тебя помыслу, потому что враги сего желают и (видя прекословия) не перестают нападать; но помолись на них Господу, повергая пред Ним немощь свою и Он может не только отгнать, но и совершенно упразднить их». (Добротолюбие, т. 2. стр. 567, §32)

«Назначение воли и твердости намерения состоит в том, чтобы предавать себя в руки Божии, несмотря ни на что и вопреки всему»

Другое дело, что греховный прилог действует, как правило, не только через мысль, но и через некое духовное обстояние. Даже оторвавшись мыслью и обратившись ко Господу, бывает трудно оторваться от состояния некоего духовного одержания, которое особенно мучительно и которое более всего влечет к себе внимание человека, настолько, что он всё остальное престает замечать и осознавать. Вот здесь и важна та самая воля и твердость, о которой так много говорят всевозможные светские психологи, не то чтобы преувеличивая значение этих качеств, но зачастую придавая им неправильное значение и направление. Потому что назначение воли и твердости намерения состоит именно (и прежде всего) в том, чтобы предавать себя в руки Божии, несмотря ни на что и вопреки всему. И тогда уже, получив от Господа благословение, освященная воля и разум, все способности нашей души и тела начинают действовать правильно. То есть и воля, и твердость нашего намерения, будучи освящены Господом, помогают нам правильно служить Ему. Так и только так. А психология светская, оторвав эти наши способности от Бога, предлагает нам их каким-то образом воспитывать и укреплять, не понимая, что, укрепляя волю и то, что принято называть характером, без Бога человек сознательно и сам, по доброй воле пестует и укрепляет в себе гордыню и упрямство, способное не созидать, а разрушать полноту человеческой жизни.

При нападении помыслов, любых, греховных, сообразных восьми основным страстям с их подразделениями, человека обуревает зачастую совершенное смущение и растерянность. И к этому надо быть всегда готовым. То есть знать, что именно так действует враг рода человеческого. И первым долгом не теряться, не впадать в панику. Потому что паника – это как раз именно то, чего более всего хочет от нас враг. Но как бы ни было смутно, беспокойно и страшно, станем приводить себе на ум простые слова из Священного Писания и даже повторять их как молитву. Например, апостол Павел говорит в одном месте: «Дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия» (2 Тим. 1: 7). Какие простые и вместе с тем исполненные духовной силы слова, способные утвердить человека в минуту духовной растерянности и страха! Или вот ещё замечательные слова: «Покоритесь Богу; противостаньте дьяволу и убежит от вас» (Иак. 4: 7). Заметим, что противостояние здесь именно предполагается в единении с Богом, поборающим всякую нечисть. Приведение на ум таких простых и сильных высказываний в трудные моменты нападения бесовского, помогают человеку укрепиться духовно и как бы установиться на твердом фундаменте для предстоящей молитвы. А дальше уж нужно предавать себя всецело в Божии руки и крепко «жаловаться» ему на досаждающих нам бесов. И Господь, любящий нас, обязательно оградит, заступит, очистит и освятит нашу душу и тело. Только нужно помнить, что освобождение это от обстояния бесовского случается не всегда сразу. Иногда нужно нам в этом своем обращении и жалобе Богу, в предстоянии Ему побыть, помучиться и потерпеть какое-то время от злобы бесовской. И даже зачастую именно так и бывает потому, что велика роль искушения, скорби и терпения. В искушении и скорби укрепляется наша вера и добрая воля, а значение терпения столь велико, что Сам Господь призывает нас к тому, чтобы мы «терпением нашим спасали души наши» (См. Лк. 21: 19). То есть даже если нападают на нас бесы, как волки мысленные, и мучают, и терзают человека в бесчисленных страстных помыслах, главное – отвергая их со всей решимостью в первый момент, в следующий миг отвращаться от них с презрением и всё внимание своей души, все силы обращать ко Господу, предстоять к Нему в крайнем напряжении и смирении.

«Почти всякой буре греховных помыслов предшествует тайное или явное превозношение»

Ещё одна очевидная причина усиления брани и нападения на нас тех или иных греховных помыслов, сообразных с одолевающими нас страстями – это наше превозношение, тщеславие и гордость. Так что можно даже сказать, что всякой почти буре греховных помыслов предшествует тайное или явное превозношение. Святые отцы так и говорят: «Благодати предшествует смирение, а наказанию предшествует самомнение» (Добротолюбие, т.2, стр. 732; §229). Таким образом – через нападения злых духов – Господь смиряет человека и напоминает ему об истинном его беспомощном и падшем состоянии. Поэтому первое, что нужно сделать, когда после молитвы и обращения к Богу брань немного поутихнет или совсем упразднится, – привести себе на память, где и когда мы превознеслись, хоть в малом чем, погордились или испытали надмение, осудили кого, а припомнив – от души исповедовать свой грех перед Господом и попросить от сердца прощения, не дожидаясь исповеди, потому что до исповеди, возможно, мы просто забудем то, в чём хотели покаяться. Поступая таким образом, мы не лишим себя и прощения, подаваемого в Таинстве исповеди, когда священник во время разрешительной молитвы говорит: «Господь и Бог наш Иисус Христос… да простит вся согрешения твоя», подразумевая и те прегрешения, которые хоть и не были названы на исповеди по забвению, но были покаянно исповеданы в сердце ранее.

Может подуматься кому-нибудь, что всё, о чём идет речь – это какое-то сугубо специфическое занятие, что называется, для «посвященных», в то время как простому человеку, христианину вовсе не надо об этом знать, а просто «жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем – мое почтение», как говаривал блаженной памяти преподобный старец Амвросий. Но вот в том-то и дело, что, призывая нас к такой простоте, батюшка предлагает нам всем сердцем, и всей душой, и всеми помышлениями своими приближаться и устремляться к Богу. И только от такого всецелого устремления и может объять нас, да и то не сразу, эта блаженная простота. А пока её нет – будем стремиться к стяжанию, приобретению её, внимательно наблюдая за внутренней нашей духовной жизнью, решительно отвергая от себя всякий греховный прилог и всецело обращаясь к Богу, прося у него со смирением защиты и помощи.

Священник Димитрий Шишкин

Пару недель назад, 15 февраля, в праздник Сретения Господня, отмечался и Международный день православной молодежи. В этот день мне удалось побывать в Александро-Невской Лавре и услышать слова наместника обители епископа Назария: «Молодые люди в наше время требуют очень много внимания и особенно молитв, потому что они попадают в более неблагоприятные условия духовной жизни, чем люди старшего поколения, которые видели, что “враг есть враг, а брат есть брат”. Сегодня, казалось бы, с именем Бога на устах молодежи предлагают совсем иные, нехристианские ценности, проповедуют искушения и искусительные потребности, без которых якобы жить невозможно. Мы постоянно видим эти искушения на экранах телевизора, на улицах города, в интернете в различных социальных сетях и т.д. Их трудно распознать, поскольку они помещены в красивую и приятную упаковку».

Меня взволновали эти слова, так как они затронули то, что я сама, будучи человеком молодым, ощущаю довольно часто, – чувство уязвимости души.

«При соприкосновении с «обличающим» человека искусством под ударом оказывается думающая молодежь, ищущая правды»

Если говорить о кино – самом популярном виде искусства, оказывающем огромное, вплоть до формирующего, влияние на большинство молодых людей, – то одной из упомянутых епископом Назарием очень привлекательных «упаковок» будет «артхаус». Этот присваиваемый кинознатоками и критиками статус означает, что работа не для всех, а для избранных – материал для интеллектуалов. Говорить о таком кино, упоминать его, разбираться в нем является условием, негласно повышающим уровень молодого человека в глазах определенного круга сверстников. Чаще всего это ребята, получившие не только хорошее образование, но и воспитание. Искушения сериалами и другими подобными низкопробными материалами у большинства из нас нет – оценивать уровень качества предлагаемого нам кино и отличать талантливое от неталантливого мы уже умеем. И я подумала, что в этом и заключается наша уязвимость, потому что не все мы при этом способны отличить «живое», живительное искусство – от неживого, омертвляющего душу. Отличить не умом, а сердцем. Талантливое и красивое больше не равно возвышенному. Талантливое может быть завораживающе уродливым, низменным, но при этом – убедительным, как и всё талантливое. Омертвляющее искусство лишено всего того, что делает человека по-настоящему прекрасным: веры, надежды, любви – лишено света. Страшно, что особый статус, повышающий престиж в глазах зрителей, получает кино, главные герои которого по сути – обездушены и мертвы. При соприкосновении с таким «обличающим» человека искусством под удар попадает думающая и чувствующая молодежь – зачастую именно те, кто не ограничивается инерционным существованием, а ищет смысл, ищет правду: правду о человеке, правду о Боге. Главную правду, которая в дальнейшем определяет всю жизнь.

«Из страшной правды о человеке без души рождается убеждение, что безбожие – удел мужественных людей»

Сталкиваться с историями о «мертвом» и бездушном человеке и мире без Бога страшно и больно, но признавать это как единственную правду – абсолютное знание о человеке – губительно. Но такую «правду» перед молодыми людьми теперь отстаивают очень талантливые, умные художники, интересно и неравнодушно рассуждающие о судьбе России, о русской литературе, об искусстве. Речь идет о людях, режиссерах, которых при всем желании никто не сможет поставить в один ряд с авторами низкокачественных обездушенных телесериалов, наводнивших телевидение в 1990-е годы. Пугает, что одни из самых лучших людей – художники, работающие в разных областях искусства, – стали говорить о человеке совершенно страшные вещи, показывать его лишенным души, лишенным любого проявления красоты. И говорить об этом талантливо, порой внешне красиво и убедительно. Именно использование такой высококачественной «упаковки» пугает, потому что тому, что сделано талантливо и с умом, молодежь верит безоговорочно. Это действительно так. Я слышала от очень многих людей из своего окружения о том, что в «Левиафане» Звягинцева нам показана именно правда о человеке. И это ужасает: люди узнают не только внешние государственные институты, обстоятельства жизни в стране – люди узнают и признают себя, находя в этом признании определенный род мужества: «Пусть это уродливо, но это правдиво – такие мы и есть». И в том, что для такого признания нужны силы, также есть определенный соблазн. Ведь в очередной раз в моем отчасти атеистическом окружении высказываются мысли, что только сильный человек может признать, что и Бога нет. Из страшной правды о человеке без души рождается убеждение, что безбожие – удел мужественных людей, религия же – удел слабых и глупых, как и показывает современное искусство. От кино не отстает и театр. Когда я всё это слышу, мне припоминается схожая фраза из фильма «Облачный атлас»: «Самоубийство – дело невероятного мужества». Возникает мысль, что духовное самоубийство в наше время тоже может считаться мужественным поступком, и современное искусство предлагает много путей и средств для этого. Предлагает и обращается зачастую именно к тем, кто «ходит по грани», – к молодым людям.

Справедливости ради нужно сказать, что изначально меня удивил ажиотаж, поднятый именно вокруг картины Андрея Звягинцева. Тенденция показывать безысходность и «мертвого человека», в лучшем случае живущего в духовной пустоте, а в худшем – погруженного в самую страшную тьму, возникла не в российском, а в западном кинематографе, и это подается именно как интеллектуальное, особо статусное, психологическое кино уже давно. Заглянув в шорт-лист любой премии «Оскар» за последние десять лет, можно найти большое количество таких работ, зачастую отмеченных главными призами Киноакадемии. Я могла бы сходу привести около 20 названий зарубежных фильмов о человеке в куда более страшном состоянии, чем то, в каком предстают перед нами герои «Левиафана», – подчеркиваю: именно зарубежных фильмов. Поэтому я бы не стала обвинять А. Звягинцева в чем-то совершенно исключительном. Кинокартин, главные герои которых – убийцы, палачи, люди, погруженные в особые, болезненные состояния души, снимается довольно много. Защищая свое видение серьезными психологическими теориями, режиссеры таких фильмов и актеры, исполняющие в них главные роли, открыто говорят о том, что хотели бы показать именно правду о человеке, а не просто рассказать какую-то отдельную историю, – говорят уверенно и аргументированно. К сожалению, сложностью психологизма всё и ограничивается: человек предстает в самом страшном состоянии и остается в нем до конца – не показывается возможность возрождения человеческой души, отсутствует упоминание о Боге, человек лишается всего и остается в пустоте или сам становится этой пустотой. И то, что российское кино подхватило эту тенденцию показывать «мертвого человека» и безысходность человеческого бытия и достигло в этом успехов, не удивительно – при всех тех действительно сложных и подчас жутких реалиях российской действительности и порожденных ею страшных характерах и судьбах, рассказами о которых можно подкрепить свою правоту.

«Я стала всё чаще ловить себя на том, что узнаю героев «Левиафана», черты «мертвых душ» в окружающих меня людях»

Герои «Левиафана» мертвы изначально, еще до столкновения с теми внешними силами, которые символически выражены в образе чудовища. При этом фильм даже можно назвать визуально красивым. Я до сих пор помню удивительное по силе и странное ощущение от первого просмотра: фильм заворожил меня своей омертвленностью, именно какой-то совершенной, но мертвой красотой, которая царила в каждом кадре. Я знаю, что Звягинцева хвалят за смелость в том, как он обличил и показал государственные институты. Но, при всем искреннем уважении к режиссеру, я не понимаю, зачем при этом попутно «растаптывать» идею любви, идею дружбы, идею верности. Как будто человека с другим человеком никогда ничего не связывает – ничего не из внешних обстоятельств, а из базовых потребностей души. Вспомним хотя бы всего лишь об одном поступке героини фильма: как спокойно она предает близкого человека, изменяя ему с его другом. А тот, в свою очередь, также спокойно, почти механически принимает это предательство и участвует в нем. Именно спокойствие, с которым герои совершают чудовищные вещи – без всяких душевных переживаний, как само собой разумеющееся, – вызывает страх. И именно это, на мой взгляд, признак душевной смерти. Идеи любви, дружбы, верности последовательно уничтожаются в фильме даже не самими поступками главных героев, а тем, как ужасающе спокойно-естественно они совершают это. Мне казалось, что в моей душе такая страшная и опустошающая «правда» прижиться просто не может, но так сложились внешние обстоятельства, что к убедительной разумной аргументации в пользу правоты фильма, которую я слышала, прибавился и собственный опыт. И я стала всё чаще ловить себя на том, что узнаю героев «Левиафана», черты «мертвых душ» в окружающих меня людях.

Спустя короткое время после просмотра фильма я попала на концерт в зал Церковных Соборов при храме Христа Спасителя – в тот вечер там выступал заслуженный артист России Олег Погудин. Всматриваясь в окружающих людей, которые ожидали начала концерта у входа в зал, я вспомнила, что в одном и эпизодов, где героиня «Левиафана» едет на работу, режиссер задействовал жителей поселка Териберка, где снимался фильм, а не актеров. Тогда, при просмотре этого эпизода, возникло ощущение, словно всю Россию посадили в старенький автобусик и везут как на суд – на суд всего мира. И теперь вокруг меня в основном были люди, которые мне показались похожими на эту «массовку из автобуса», – тоже довольно просто одетые, и их лица и взгляды казались мне в этот вечер опустошенными. К впечатлению добавилось то, что входили в зал медленно, только через одну дверь, и в ситуации вынужденного ожидания рядом со мной возник разговор, в котором один мужчина направил всё возмущение за ожидание на «хозяев зала» – представителей Церкви. По его словам, в первых рядах должно было оказаться привилегированное священство, и кто-то вставил в разговор фразу: «Правильно о них сняли “Левиафан”». Пораженная такими словами, я хотела обернуться к этому человеку, но тут заметила, как одна из ожидающих женщин – как раз из тех, в ком я в этот вечер «увидела» героев «Левиафана», – достала фотоаппарат и стала снимать падающий с неба снег, красиво сливающийся с полосой света от фонаря. Впоследствии познакомившись с ней, я узнала, что она – давняя почитательница таланта Олега Погудина, глубоко верующий церковный человек, но в этот момент я была заворожена «открытием красоты». То, что эта женщина увидела красоту в сочетании снега и света, открыло и мне, какая красота была в ней самой. Когда мы вошли в зал и заняли места, я обратила внимание на то, что в зале действительно присутствовали священнослужители, но занимали они далеко не первые ряды. В основном была обычная публика, внешне очень простые люди, но, получив такой опыт соприкосновения с красотой человеческой души, думать об окружающих людях как о героях «Левиафана» я уже не могла.

«Именно для молодых сейчас так важно обретать защитников иной правды – той, в которой есть Любовь – Бог»

Мне бы хотелось избежать описания концерта. Не всё можно переложить в слова, особенно когда звучит душа. В этот вечер была программа романсов – «Элегия». Но в моем понимании, любая программа в исполнении Олега Погудина – это, прежде всего, путь от любви к Любви, которым он каждый раз проводит за собой зрителей. Хотя разнятся залы, география выступлений, количество присутствующих, даже соотношения возрастных категорий среди слушателей… И мне кажется, что именно для молодых людей, об особой уязвимости душ которых и тяжелых условиях их духовного становления говорилось выше, сейчас так важно обретать защитников иной правды – той, в которой есть Любовь – Бог. И, так как на противоположной стороне теперь тоже стоят талантливые, умные люди, способные придать своему видению и убедительную аргументацию, и внешнюю «привлекательность», то и главную, душеспасительную Правду должны на светском поле деятельности, в области искусства защищать люди талантливые, способные сотворить настоящую, одухотворенную, более сильную по воздействию на душу человека красоту. Всегда есть и всегда были и «слепотствующие умом», и «зрячие сердцем», те, кто призван для служения главным христианским ценностям человечества. Если молодые люди ищут правду, ищут Бога, то эту правду нельзя открыть умом, и обязательно нужно живое искусство, обращенное к душе, к сердцу, искусство, в котором Красота и Правда.

В интервью с Андреем Звягинцевым ведущая программы «Белая студия» Дарья Спиридонова сказала: «Всегда же хочется не счастливого конца, но именно катарсиса, то есть ощущения того, что все-таки человек велик». Я бы сказала, что мне хочется верить, что человек прекрасен, по-настоящему прекрасен. Соприкоснувшись с искусством Олега Погудина, можно увидеть, услышать и почувствовать душой истинную Красоту. В одно мгновение, по одному движению руки артиста на сцене ты вдруг чувствуешь, что отдаляешься от того выжигающего душу знания о бездушном человеке – по сути о тебе самом – и приближаешься к иной Правде. И если после первого отделения концерта хотелось искренне помолиться за Олега Погудина, то в конце вечера было ощущение, желание заключить в эту молитву весь зрительный зал, всех людей – помолиться и за Андрея Звягинцева. Я верю, что он честный талантливый художник, который видит правду по-своему, страдает за нее и говорит о ней. Возможно, такие фильмы, лишенные живительной силы, нужны именно для того, чтобы молодые люди могли коснуться этой горящей, страшной почвы и, не признав в ней земли, как птицы, взлететь душой выше. Главное, чтобы были руки, которые помогут нам это сделать, были проводники к настоящей правде, открывающие новую землю. В моем случае таким проводником стал Олег Погудин, для других ребят, возможно, найдутся и другие художники, несущие живое искусство, живые родники сердец. Главное, чтобы такие люди также имели возможность свидетельствовать о своей правде.

Мария Худякова

В эти дни мы вступаем на духовную стадию благословенного Великого Поста. Святой Великий Пост – это период молитвы, период покаяния, слез, преображения человека, период, возводящий его на новую ступень духовной жизни. Наша Церковь, как заботливая мать, опекающая своих детей-христиан, установила период Великой Четыредесятницы как время особенно интенсивной духовной борьбы, стараясь помочь нам освободиться от пороков, очиститься и приблизиться к Богу, дабы удостоиться встретить Великий и Светлый праздник Воскресения Христова.

Издавна христиане, а особенно монахи, уделяли большое внимание этому духовному этапу и считали его священным, ибо этот период предполагает как духовную, так и телесную борьбу. Это борьба воздержания в пище, борьба всенощного бдения, борьба очищения и борьба духовных обязанностей, которых намного больше, чем в остальное время. Происходит духовное перестроение человека, который внимательнее прислушивается к голосу совести, чтобы исправить то, чему, возможно, он ранее не уделял должного внимания, и взрасти духовно.
Церковь помогает нам в этом не только умилительными тропарями и службами, но и наставлениями, дабы помазать нас и укрепить в битве за очищение души нашей.

Таковы прекрасные вечерние Божественные Литургии Преждеосвященных Даров. Литургии Преждеосвященных Даров приносят великую пользу. Их Херувимская песнь исполнена духовности, богословской глубины и ангельского присутствия. И потому на этих Великопостных службах нам тем более надлежит молиться с особым умилением. Причащаясь Тела и Крови Христовой, сколь должны мы быть чисты и непорочны, сколь праведны душевно и телесно, дабы Божия Благодать смогла оказать благотворное влияние на наши душу и тело! И потому в жизни нам надлежит быть бдительными. И в келье нашей, и в храме мы должны омывать лицо слезами, чтобы омыли они и душу нашу, сделав ее достойной причастия. Конечно, нередко диавол лишает всех нас, а уж меня-то прежде всех, умиления. И тогда не приходят к нам слезы, а вместо них часто являются дурные помыслы. Дурные помыслы, лишь только появляются они с сопровождающими их грешными образами, должно немедленно изгонять. Если же нас одолевают дурные помыслы или же таим мы в душе зло на брата нашего, тогда мы не можем приблизиться к Богу Любви, столь Чистому и Святому.

На протяжении всего этого времени на каждой Великопостной службе читается молитва преподобного Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Этими словами святой дает нам понять, что, помимо прочих добродетелей, особенно большое внимание следует уделять тому, что упоминается в самом конце: самоукорению в противовес осуждению брата, ибо без любви к ближнему нашему мы не сможем продвинуться ни на один шаг на пути к духовному очищению. Если не следить за мыслями, за словами и за своим сердцем, воздержание в еде не принесет пользы. Воздержание в еде благотворно, лишь если ему сопутствует любовь к ближнему нашему, и лишь когда мы не осуждаем других. Когда мы не порицаем братьев наших, но осуждаем лишь себя, к нам приходит любовь к ближнему и любовь к душе нашей, забота об очищении и выполнении великого завета любви к Богу и к ближнему. Любовь к Богу и к брату есть две великие добродетели, на которых зиждется все духовное здание, если же их нет, то и все остальные добродетели остаются без основания. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Иоан. 4:16).
Другое дело, к которому необходимо принуждать себя со всевозможным усердием, – это молитва. Надо молиться именем Христовым без небрежения, не теряя времени. И во время нашего всенощного бдения в келии прилагать всевозможные усилия, дабы не допустить того, чтобы нас одолели сон или леность, или небрежение, но отдавать самого себя со всей духовной готовностью. Лишь проснувшись, прежде всего обращаться к молитве, а затем приступать к канону, к молитве по четкам, к изучению Святого Писания и к богословию. Надо с особой готовностью идти в храм, чтобы прожить этот период, стяжав для души своей богатые и благие плоды.

Пост вместе с физическим трудом способствует прощению грехов и очищению. «Виждь смирение мое и труд мой и остави вся грехи моя». (Призри на труды мои, Господи, и на смирение мое, ибо не могу я сделать ничего без Тебя, и прости мне все, что я Тебе сделал.) Подвизайтесь в воздержании от пищи, в земных поклонах, в молитвах, в трудах сердца и ума, ибо этот труд во имя Божие свят и получит многократное воздаяние от Господа, ведь за него человек удостаивается венца чести и славы. Бесы особенно боятся поста, ибо пост изгоняет их. «Сей же род (то есть род бесов) изгоняется только молитвою и постом», – сказал Господь (Матф. 17: 21). И потому святые отцы непременно любое свое дело во имя Божие начинали с поста. Они верили в великую силу поста, утверждая, что Святой Дух не осеняет человека с полным желудком. Однако любой христианин, жаждущий очищения, должен начать с его основ, которыми являются пост, молитва и трезвение. Совмещая пост, молитву и трезвение, человек восходит к высшим ступеням.

В былые времена у святых отцов был один благочестивый обычай. Перед Великим Постом они уходили из монастырей и удалялись в глубь пустыни, где и жили в суровой аскезе до самой Лазаревой Субботы, когда они возвращались в обитель, дабы всем вместе отпраздновать Вербное Воскресенье. Некоторые брали с собой лишь самую необходимую пищу, другие же питались лишь дикими травами, дабы еще сильнее подвизаться в аскезе и в пустынножительстве. Затем же, на Великой Страстной Седмице, они проводили круглые сутки в храме, вкушая ежедневно лишь немного сухого хлеба и немного орехов. Господь сподобил и благословил нас встретиться с подлинными аскетами, которые не только на протяжении Великого Поста, но и круглый год подвизались в посте и аскезе.

Таков был и блаженной памяти мой духовный наставник – старец Иосиф Пещерник, получивший свое имя за то, что он жил в пещерах, где я впервые увидел его. Старец в дни Великой Четыредесятницы налагал на себя суровейший пост. Такой же пост налагал он и на нас. С понедельника по пятницу, то есть пять дней в неделю, не полагалась вкушать ничего, кроме каши из 80 грамм муки на чистой воде. И это было все. Крошечная мисочка еды на все сутки. И это на фоне тяжелой физической работы с переноской тяжести на плечах днем и сотнями земных поклонов и часами молитв круглую ночь напролет. Целью же всего этого было очистить внутренний мир человека, сделать его более праведным и честным в глазах Божиих, дабы обрел он дерзновение к Богу и смог бы молиться за весь мир. Ибо миру необходимы молитвы святых и особенно аскетов. Недаром Антоний Великий своими молитвами поддерживал всю вселенную.

Не подлежит сомнению, что, соблюдая пост, мы должны подвизаться по силам нашим, в различной степени, ибо мы все не одинаковы. «Благо, совершаемое не благим образом, уже не благо». То есть благо, не происходя благим образом, то есть в благое время, благим способом, благими средствами и по возможностям каждого, принесет не благо, но зло. Пост есть необходимость, есть благо, но он есть средство, а не цель. А цель этого средства нарекается смирение. И потому мы должны все устраивать по усмотрению духовного наставника, просвещенного Святым Духом. Духовник скажет тебе, как надлежит тебе поститься, когда причащаться, как победить тебе врага рода человеческого, что тебе делать здесь, а что там, и так по усмотрению духовного наставника подлежит устраивать самого себя. Не стоит совершать ничего выше нужного, ибо мера нужна во всем, поскольку без меры не будет и пользы. Следовательно, пост свят, но он лишь средство. И потому мы устанавливаем его для себя сообразно с указаниями духовника и нашими телесными и душевными силами. Достаточно иметь благое намерение. Ибо, по словам Василия Великого, существует такое большое различие между телесной выносливостью разных людей, как между железом и сеном.

Святая Синклитикия в последние годы своей жизни страдала от туберкулеза горла. Ее благословенное горло, непрестанно возглашавшее Слово Божие, покрылось гноем изнутри. Ее уста спасли бесчисленное количество душ. И вот сии уста испросил позволения испытать диавол, и Господь позволил поразить ее недугом туберкулеза. От гноя она стала распространять столь сильное зловоние, что даже монахини с трудом могли ухаживать за ней. Они были вынуждены использовать сильные благовония, дабы облегчить ее страдания хоть на несколько мгновений. И вот сии уста, которые, будучи здоровыми, возглашали и несли благо, во время болезни наставляли еще сильнее. Что же возглашали молчащие и гноящиеся уста? Они беззвучно проповедовали великое терпение и смирение в испытаниях Божиих. Святая вела великую борьбу, дабы отразить беса нетерпения, ропота, усталости и мук болезни. И к чему ей тогда был пост? И потому болезнь считается недобровольной аскезой. Иной страдает от рака, иной от диабета, иной от прочих разных болезней, подвергающих его многочисленным испытаниям. Как могут очиститься эти люди? Как увидеть им Свет Божий? Они увидят его, подвизаясь в терпении и благодаря Господа. Ибо терпение и благодарность восполняют пост, который по болезни они не могут соблюдать, хотя и совершают в десять раз более тяжкий подвиг, чем воздержание в еде.

В великопостный период нам надлежит прилагать все усилия, дабы очистить себя. Из аскетической традиции мы знаем о подвижниках, проживших всю свою жизнь в пустыне в суровых и тяжких трудах, в строгом посте, в слезах, в умерщвлении плоти и в воздержании от всех прочих удовольствий. И весь этот труд, вместе с душевной бранью, с различными мыслями, стоящими преградой над восстающими желаниями, породил освящение. И потому любой христианин, пусть он и не монах, но хочет добиться очищения, имеет право трудиться на этом пути и получить воздаяние за труды свои. Непорочность обладает великим дерзновением перед лицом Божиим, ибо и Господь наш непорочен, и Пресвятая Богородица была непорочной, и святой Иоанн Богослов блюл свою девственность, и многие другие святые. Вся красота Церкви основывается на чистоте и непорочности. Когда сердце наше чисто и прекрасно, оно будет источать благовоние и красоту. Напротив, человек с грязью в сердце выльет ее наружу. Будем же и мы бороться за очищение содержимого нашего сосуда, нашего сердца, дабы быть в глазах Божиих чистыми и приятными.
В История Церкви находим многочисленные примеры людей, ставших приятными Богу и снискавших подлинное величие.

Авва Пафнутий, великий подвижник, некогда, молясь Богу, сказал:

– Боже мой, с кем рядом Ты поместил меня? Кому я равен в добродетели?

И услышал он голос, сказавший ему:

– Живет в Александрии в подвале один бедный человек, сапожник по профессии. Ему ты равен в добродетели.

– Как могу быть я, аскет, с юных лет подвизающийся в пустыне, быть равен мирянину, да еще и женатому?

– Говорю тебе, ты ему равен.

На следующий день святой взял свой посох и суму, положил туда немного сухого хлеба и направился в Александрию. Дойдя до города, он нашел того мирянина и сказал ему:

– Брат мой, что ты здесь делаешь?

– Сам видишь, отче, грешен я. Нет хуже меня человека во всем мире.

– Мы можем поговорить?

– Можем.

– В чем твоя добродетель, как ты трудишься?

– Какая у меня добродетель? Разве ты не видишь меня? В миру живу я и часть мира есть. Это у вас есть добродетели.

– Нет, в чем-то ты подвизаешься.

– Да ни в чем я не подвизаюсь.

– Мне указал на то Господь, и потому ты не можешь обмануть меня. По молитве моей указал Он мне тебя как равного мне в добродетели. Ты что-то знаешь.

– Простите меня, отче! Если то, что я делаю, действительно за что-то засчитывается, то я вам скажу об этом. Женился я и с того момента, как возложил на себя венец, сказал моей жене: «Если ты любишь меня, то давай жить в чистоте, как брат и сестра, дабы бороться за освящение душ наших. Согласна ли ты?» «Согласна», ответила мне жена моя. С тех самых пор живем мы в чистоте и девственности.

Преподобный Пафнутий подвизался в пустыне и аскезой и воздержанием в чувствах стремился стяжать чистоту, чему немало способствовали и условия его жизни. Тот же жил чистой жизнью совместно с женщиной и в миру, посреди всех соблазнов мира, но при помощи Божией достиг той же степени святости. И борьба его была трудней, чем борьба аскета. Но он доказал свое величие перед лицом Божиим.

Затем вот что случилось с тем сапожником. Некогда один христианин пришел к преподобному Пафнутию и сказал ему:

– Отче, поссорился я с одним священником, и не ведаю, проклял ли он меня или сказал плохое слово, но он уже преставился, а мы так и не испросили друг у друга прощения. Как мне теперь быть?

– Я не могу помочь тебе в твоем случае, но могу посоветовать тебе одного святого человека, который поможет тебе.

– Кто же он?

– Отправляйся в Александрию туда-то и там, в подвале, найдешь одного сапожника. Скажи, что это я тебя послал. Расскажи о твоем деле, и он поможет тебе.

А христианин подумал про себя: «Господи, помилуй, неужто, если уж и аскет не может, мирянин справится?» Но послушания ради пошел он и нашел того сапожника и рассказал ему обо всем. И ответил ему сапожник:

– Подожди-ка здесь, пока не стемнеет.

Тот подождал до наступления темноты, и как только стемнело они пошли вместе к одному из городских храмов. Сапожник сказал ему:

– Подожди здесь.

А сам, сей святой и чистый христианин, подошел к главным вратам храма, осенил их крестным знаменем, и врата открылись сами собой. Внутри же храм весь сиял от света, и раздавалось ангельское пение. Сапожник зашел в храм, посмотрел и вновь вышел. И говорит тому человеку:

– Зайди-ка в храм и посмотри по сторонам на хорах, может, и найдешь там своего священника.

Тот зашел в храм, а выйдя, сказал:

– Там он на левых хорах поет.

– Пойдем со мной.

Они зашли, святой христианин же вышел вперед и сказал священнику:

– Отче, прости сего раба Божиего, ибо согрешил он как человек. Ты же как святой человек даруй ему прощение.

– Прощается и отпускается с миром!

Когда же они вышли наружу, сапожник сказал ему:

– Не вздумай рассказать никому о том, что видел. Иди с Богом и спасайся.

Видите, чада мои, что творит аскетический труд? Что творит духовная брань? Что сотворил сей мирянин для очищения души своей? Разве лишь в том было дело, что предложил он девушке, на которой женился, жить как брат и сестра? Конечно, нет: и постились, и молились ночью они вместе, и земные поклоны клали, и Евангелие читали, и творения святых отцов читали тоже, и в храм ходили, и исповедовались, и причащались, и изгоняли дурные помыслы – и так вместе боролись они. И потому сподобились они святости в миру.

Сия история указует нам, что и в миру, если христианин вступает в добровольную борьбу, Благодать Божия никого не минет. Однако, цепляясь за предлоги, мы оправдываем себя тем, что живем в миру и не можем. Желания одолевают нас. Что же нам нужно? Нам нужна эта борьба, как телесная, так и душевная. Нам нужно управлять своими мыслями. Как только явятся нам лукавые мысли, грешные фантазии, картины, лица, идолы и сцены, изгоним их немедленно молитвой «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Ибо если бдит ум и не пускает ничего такого, вооруженный Божественным Оружием, Именем Христовым, тогда поражается насмерть всякий враг души нашей, имя которому диавол, имя которому грешная фантазия, имя которому грешный помысел. И защищая таким образом нашу душу, наш ум и наше сердце, мы соблюдем все внутреннее наше непорочным и чистым.

Вступим же в духовную борьбу, чада мои, еще с большей силой, и получим от этого великую пользу. Не потрудившись, не обретешь Благодати. Земледелец, не возделавший свою пашню, не увидит плода. Пост, сопровождаемый, усиливаемый и окаймляемый молитвой, чтением Святого Писания, трезвением, участием в богослужении, исповедью, святым причащением, добрыми делами и делами милосердия, готовит и украшает душу к встрече Великой Страстной Седмицы. И тогда мы сильнее прочувствуем Великие и Честные Страсти Христовы, ибо сердце наше смягчится, преобразится и познает, сколь бесконечна любовь Божия к человеку. И тогда мы с большей силой ощутим в душе своей радость Святого Воскресения, отметим его со всем должным благоговением и сподобимся праздновать вместе с ангелами Святую Пасху. Аминь.